10 июля 2021 г.
Публикуем интервью С. А. Филатова из «Литературной газеты».
Многие уверены, что Николина Гора и посёлок Заречье вблизи Москвы-реки, куда ведёт Рублёво-Успенское шоссе, – это земля обетованная. Там живут богатые и благополучные. Сказать, что это не так, будет неправдой. Но даже правда всегда имеет оттенки, а люди, которых причисляют к элите, тоже разные, далеко не на одно лицо. Когда я вошёл во двор дома в Заречье, где проживает с супругой Галиной Николаевной Сергей Александрович Филатов, меня встретил лай собаки. Это был старый алабай, и я почему-то сразу понял, что он не злой, а хороший пёс, но в обиду не даст, если что. Должен же быть похож на хозяина? Ведь тоже повидал немало. Тут вышел сам хозяин, пригласил в дом. Мы начали разговор.
Поэт Александр Фёдорович Филатов читает стихи жене Марии и сыну Сергею
– У вашего отца, Александра Фёдоровича, есть поэма о матери Сергея Есенина, а в ней образ иностранца, который вился вокруг гения. Мать поэта его укоротила:
Петляй своей тропкой убогой
И там, у себя, куролесь,
А русскую землю не трогай
И в русскую душу не лезь!
Ну прямо как сегодня сказано! Что для вас значил и значит отец?
– У отца было четыре кумира, которых он восхвалял и стремился своей любовью делиться с другими. Это Ленин, Дзержинский, маршал Жуков и Есенин. Когда в последние годы жизни отца шли споры вокруг Сталина, он говорил, что во всём, происходившем в стране и повлиявшем на неё, виноват Сталин. Людям тяжело из-за этого живётся. Ленин, говорил отец, другая величина, он всё хотел сделать иначе и смог бы, поскольку был человеком глубоким и гибким.
– Так многие считали. Но как проверить?
– Да… Не проверишь, история написана. Но пока жив, ищешь ответы. На то мы и люди.
Меня, не забуду, потрясло, как утром 5 марта 1953 года, когда по радио передавали сообщение о смерти вождя, я вдруг проснулся и увидел отца на коленях, он произнёс: «Слава тебе, Господи!» И начал молиться.
У отца был свой выбор любимцев. К Есенину относился как к самому лучшему поэту. Отец после революции был беспризорником, воспитывался в коммуне, там и полюбил стихи Есенина. Потом был очень удивлён отношением власти к поэту, его семье, близким. Познакомился с ними – с сёстрами Шурой и Катей, племянницами Наташей и Светланой, переписывался. Познакомился и с его мамой Татьяной Фёдоровной, написал поэму о ней. Не случайны в ней язык певучий и образность есенинская. Отец был членом комиссии по увековечению памяти Есенина, стремился, чтобы сняли с него клеймо хулигана, пьяницы, который попал под влияние иностранцев. Это преломляется и на наш день, когда в дурном свете подаются люди, которые живут за рубежом или хвалят «всякие Европы». Их рисуют одной краской. Вопрос очень спорный. Сами себя обкрадываем.
Отец пытался показать Есенина как великого поэта и настоящего гражданина. Вместе с Юрием Прокушевым, известным есениноведом, они многое делали, чтобы этого добиться. Ведь долго выпячивалась всякая кабатчина, ничего не говорилось, например, о службе Есенина медбратом на медицинском поезде. В поэме отца, кстати, благодаря его фантазии, Есенин и Дзержинский встретились и объяснились. Встречался отец – уже реально – с председателем ЦИК СССР (это типа президента) Михаилом Ивановичем Калининым, чтобы добиться прекращения нападок на Есенина, замалчивания его творчества.
Привязанности отца были неизменны. Сталина и тогдашнюю систему управления и бюрократии он ненавидел ещё и потому, что они подталкивали ко лжи. Когда он написал поэму «Застава Ильича» и в 1951-м стал готовить к выпуску первый сборник стихов, редактор издательства спросил: как же так – Ленин без Сталина? Немыслимо! Надо добавить главу о Сталине! Отец был вынужден в поэму добавить пару строф в связи со Сталиным. Написал максимально по-человечески…
– Без коленопреклонения?
– Да. Хотя коленопреклонение перед советской властью у отца было. Шло от времени, проведённого в коммуне. Оттуда же уважение к Дзержинскому как к человеку, который спас жизни тысяч обездоленных детей, каким и он был. Детей без близких. Помог им стать не брошенными, а кому-то нужными, что-то умеющими.
– Очень важный момент – семья. Вы упомянули есенинскую, для вашего отца семьёй какое-то время была коммуна.
– Вскоре после войны мы с папой ездили на рынок возле старого цирка. В конце концов за четыреста рублей тех послевоенных денег купили тоненькую книжечку со стихами Есенина. В тот момент – настоящая редкость, хотя я этого не понимал, а чего-то вкусненького поел бы.
– Есенина стали издавать только в шестидесятые…
– Да. И если вернуться к семье Есенина, им это мало что давало. Сначала ничего не получали, поскольку книги не издавались, а потом, когда Есенина признали, уже не получали – вышло время их прав на гонорары за произведения, они перешли к государству. Единственное – правительство распорядилось построить им скромный дачный дом в Константинове.
– Знаю, что к этому месту и вы причастны – десятилетиями позже.
– В 1995-м, будучи руководителем Администрации президента, я попросил Бориса Николаевича издать указ о столетии Есенина. Ельцин подписал его. Была создана комиссия, куда я войти не смог по своему положению, но активно помогал. Её возглавил Юрий Яров, тогда заместитель председателя правительства. Изменили облик Константинова. Отремонтировали дом есенинский, школу, убрали чадящую котельную, высадили деревья – преобразили. Мне потом подарили фотоальбом – было радостно его рассматривать. Думаю, отец бы сильно удивился преображению.
В канун событий я подарил Константинову крестик Татьяны Фёдоровны Есениной. Скромный такой нагрудный крестик из меди на тоненьком шнурке. Он хранился у отца – она ему подарила. Незадолго до своей смерти отец мне его передал.
Правда.
Тут хозяин дома предлагает мне подняться, подводит к одному из книжных стеллажей, показывает небольшое фото в рамке – задумчивая и грустная женщина в чёрном платке опирается на белую палку.
– Фотопортрет Татьяны Фёдоровны, подлинник. Отцу предлагали немыслимые деньги за него. Но он оставил в доме. Есть ещё один её портрет, выставлен в Константинове – она, как нищенка, в каком-то бушлате. И всё это. мать великого русского поэта.
– Его близкие осознавали, что Сергей – что-то необычное?
– Осознавали. И много сделали, чтобы появились достойные музеи и в Константинове, и в Москве. При этом у них выработалась привычка потише и поменьше говорить, держаться скромно. Но когда всё стало меняться, они часто выступали перед людьми с рассказами о Сергее. Очень им гордились.
– Вы сын отца, который, можно смело говорить, был духовным последователем Есенина. А есть ли ещё повесть, роман, стихотворение, строфа, которая когда-то тронула и – на всю жизнь?
– Честно признаюсь, я не имел больших возможностей для чтения. На меня тут не стоит ориентироваться. Много читал лишь произведений на военную тему. Мне близки книги «поколения лейтенантов». Вырывают сердце. Очень люблю Виктора Астафьева. Люблю произведения Бориса Васильева, с ним дружил. Когда он первый раз пригласил к себе в дом, я взялся произнести тост и сказал, что, читая его книги, не могу избавиться от злости на автора: почему он так жесток к героям? Васильев не дал договорить, скороговоркой выпалил: «Лишь для того, чтобы до каждого нерва каждого человека дошло то, о чём пишу. Я делаю больно, чтобы через боль люди могли понять, что собой представляла жизнь на войне в шаге от смерти». Та же боль в его отнюдь не военном романе «Не стреляйте в белых лебедей». Борис Львович был честный художник. Меня цепляла за сердце и его публицистика – о коррупции, войне в Чечне, по-моему, недооценённая. У него был поразительный очерк о детях, которых воспитывали, не прививая навыков самостоятельности, смелости в мышлении и поступках.
Те писатели, которые прошли войну, избегали безудержной похвалы властей, понимая, какими миллионами жизней достигли победы.
Перечитал наших маршалов. Папа мой очень любил Жукова. Они даже обменялись книгами. Мы переживали, когда пошёл слух, что Брежнев высказал просьбу, чтобы Жуков отразил в воспоминаниях их встречу на Малой Земле. И как это – большой генерал приезжает советоваться с обычным полковником? И смех и грех… Жуков, слава богу, на это не пошёл.
Я дружил с Даниилом Александровичем Граниным. Потрясающий писатель и человек. Он ко мне в Кремль приезжал, аккуратно давал советы по решению тех или иных проблем. Всегда пытался внести человеческий подход. Его «Мой лейтенант» – это что-то! Он раскрыл раздвоенность человека. Ты живёшь одним, а за тобой следом идёт былая жизнь твоя, о которой ты не хочешь вспоминать и особо ею гордиться. Это показано очень сильно. Я написал о его творчестве статью «Вечера с Петром Великим». Гранин творил не ради самовыражения, а для нас, для современников, чтобы показать: то, что происходит в России, в чём-то сопоставимо с временами Петра, с тем, что тот делал. Как воевал с коррупцией, воровством, как выдвигал, по-современному говоря, рынок на первое место для развития. Когда я это осмысливал, стал глубже понимать, что страна не станет богатой во всех отношениях, если будет лишь на государство уповать, если не даст возможности людям для свободного развития и не создаст здоровую конкурентную среду.
– Поэты – особое. Я был потрясён, когда впервые прочёл стихи Михаила Светлова. Потрясающие! С ним отец выступал порой. Но дружил с Ярославом Смеляковым, тот бывал у нас, мы у них. Отцы в карты вечерами играли. Яру (так звали Смелякова) однажды арестовали после посещения нашего дома. Его вообще-то арестовывали трижды, в первый раз в 1934-м, когда ему было едва за двадцать, а реабилитировали только в 1957-м. Взяли Смелякова у нас не за игру в карты, понятно. Тень падала и на наш дом. Кстати, папа по ночам читал, ложился спать ближе к утру и спал чуть ли не до часу дня. Я не мог понять почему. Оказывается, обычно после пяти утра уже не арестовывали. Видно, папа не хотел встретиться со следователями в сонном состоянии. Как-то обошлось. Возможно, роль сыграло то, что на заводе «Серп и молот» он руководил поэтическим кружком «Вальцовка», а в КГБ литобъединением «Дзержинец». Делал это не ради подстраховки, а из-за того, что там было много талантливых людей. Он многими восхищался.
– Но среди поэтов из «Дзержинца» наверняка были те, кто сам когда-то арестовывал?
– Внутри отца разделялось понимание людей из круга, причастного к власти и её карательно-охранительным органам. Одних называл золотыми, других, во главе с Михаилом Сусловым, которые выискивали дрянь всякую и были нацелены на унижение и уничтожение, презирал. Он их чувствовал. Это уже потом вскрылось, что к процессам был причастен и «разоблачитель» Хрущёв, другие руководители, например Молотов. Я потом тесно общался с Александром Николаевичем Яковлевым, про которого порой чёрт-те что говорят. Но он начал выпуск закрытых документов, которые на многое пролили свет. Его дочь Наташа продолжает эту работу. Александр Николаевич хорошо меня вооружил, так сказать, «антисоветским взглядом». Но надо было тогда и надо сегодня разделять хорошее и плохое в разных временах, не смешивать всё в кучу. Борис Васильев метко охарактеризовал советскую эпоху, всю нашу историю. Он сказал: мы – пограничники, мы всё время ждём нападения. Такая страна. Этим, возможно, определяется и политическое устройство государства. Поэтому никак не можем перейти к демократии и всё время должны вертикаль держать. Во-первых, географическое положение, во-вторых, постоянное ожидание нападок – и правда, кто только не нападал на нас!
– Это влияет и на власть, и на психологию людей. На всё.
– Да. В девяностые, когда вошёл во власть, я и вошёл в неё, поскольку стал понимать: если конкуренции там не возникнет, безобразия будут всегда. В руках власти всё, в том числе тайны, а тайны покрывают и безобразия. Тут сила, деньги, информационная машина. Если хотим нормальное государство построить, надо искать пути – не обязательно Запад копировать. Мне кажется, надо стремиться создать государственное устройство такое, чтобы была конкуренция, чтобы была не просто ситуация, когда каждый следит за каждым и докладывает, а чтобы была реальная конкуренция талантов, деловых качеств, верности стране и человеческим нормам. Для меня были тяжелы открытия, когда стал помогать людям получать документы в КГБ, ФСБ на реабилитированных. В документах специальными средствами скрывались фамилии тех, кто кого-то выдавал. Один генерал мне сказал: «Вот видите, среди тех, кто предавал, очень часто ближайшие родственники». Кто-то хотел отомстить, кто-то прибрать что-то к рукам. Это было страшное открытие. Нам нужно повторение этого?
– Похоже, созревают новые условия – интернет. Можно, грубо говоря, стучать, опорочивать кого-то, не выходя из-за стола. Это техническая сторона. А есть другая – нравственная. Нравственность невозможна без высокой культуры, без воспитания с младых ногтей. Но уже заметно, что молодёжь прагматична, у многих на уме только они сами и только деньги. Что за поколение? Может, скоро художественное творчество и его продукты будут не нужны?
– К тому идёт, хотя это очень больно. Вот в последнее время среди молодых писателей дискуссия: нужна ли критика? Очень странно! Если критики не будет – литература умрёт. Критика необходима именно для жизни литературы. И прежде всего для того, чтобы литераторы искали в реальной жизни примеры доброты или подлости, самовоспитания, поиска высоких целей – всего, что в ней есть, а не писали для оригинальной формы или необычных языковых оборотов, вплоть до матерных. Как искали этого те, о ком мы вспоминали, добиваясь потрясений правдой и содержательностью, зовом к лучшему.
Ещё один удар – переход на электронную книгу. Я читаю и так, и так. Но чтение в компьютере книг (не информации) – это совсем другое, не живое. Стиль жизни диктует своё, но это не значит, что надо полностью подчиняться.
Я двадцать лет работаю с молодыми писателями. Во-первых, их количество выросло раз в десять. Требовательность к себе низка, самомнение – зашкаливает. В советское время с этим было лучше, был высокий порог качества, а не одни запреты. Всех подряд в Союз писателей не брали. Сегодня молодых писателей, наверное, сто пятьдесят – двести тысяч. Почти у всех одно желание: выпустить книгу со своей фамилией на обложке. Второе желание – продвинуть её. Самовыдвижение и самопродвижение любой ценой. Настоящего маловато.
Даже среди тех, кого мы в нашем фонде, используя строгий отбор, проводим через форумы молодых писателей (это три тысячи из России, стран СНГ, зарубежья), думаю, менее двадцати процентов могут пройти в большую литературу. Могут. Но в итоге становятся писателями двадцать процентов из двадцати процентов. В их числе, например, прекрасный Захар Прилепин, хотя он в последнее время уклоняется в политику, и мне это не нравится с точки зрения его судьбы как писателя. Роман Сенчин из Тувы – прекрасный писатель. Иван Волков из Костромы, хотя о нём давно ничего не слышу, – блестящий поэт. Как и Костя Комаров из Екатеринбурга. Есть хорошие детские писатели – потрясающая Настя Орлова получила даже звание лауреата Премии Президента РФ. Есть Аня Игнатова из Санкт-Петербурга, прекрасный детский писатель. Могу ещё перечислять. Но они тонут в потоке пустопорожнего литераторства.
Возвращаясь к вопросу, могу сказать, что семья, но обиднее всего, школа, информационные ресурсы в новых процессах не разобрались как следует. Потому и теряется поколение, даже не о писателях говорю. Это надо пережить, ведь в писательстве и на медиарынке всё же есть конкурентная среда. Что касается художественного творчества, не сомневаюсь, что оно останется, без него людям никуда. А шелуха всегда сходит. И нам с вами тоже тут надо прилагать усилия. Но что мы всё о стихах? А о политике?
– Это во второй части беседы. Вопросы припасены.
Беседу вёл
Владимир Сухомлинов